е только продолжает, но во многом противостоит первой: просительно - молитвенной интонация сменяется вызывающий- императивной ("не обвиняй. . . не карай. . . но угаси. . . преобрати. . . останови"). Если в первой строфе герой может не обвинять и не карать, то во второй строфе, бросая вызов всесильному, герой говорит с ним как равный, предлагая ему явить свое всесилие (почти все глаголы выражают энергичное пробуждение к действию), сам же словно отказывается одолевать собственный страсти:
Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костер,
Преобрати мне сердце в камень,
останови голодный взор.
То состояние, которое в первой строфе ощущалось лирическим героем как греховное, как неодолимая слабость, во второй строфе оказывается могучий сверхчеловеческой силой : "дикие волнения" оборачиваются "чудным пламенем" , и в этом чудном пламени "всесожигающего костра" мерцает отблеск того, кого чуть позже Лермонтов назовет "мой Демон". Самой логикой конфликта творцу парадоксального представлено здесь уже не животворная, а умертвляющая роль( "угаси. . . чудный пламень", " преобрати. . . сердце в камень").
Только ценой такого сурового обуздания и укрощения, аскетического ограничения личности, которое в глазах лирического героя равносильно её полному перерождению, Всесильный может обратить его на путь спасения.
Последним и едва ли не главным препятствием на этом пути оказывается творческий дар-страшная жажда песнопенья . Здесь достигает высшего накала спор героя с Богом. Поэтическое вдохновение-это фокус, вобравший в себя все жизненные страсти- жажды. Поэтому столь противоречиво само отношение Лермонтова к творческой страсти: торжественно-архаичное, духовно-возвышенное- жажда песноп
Страницы: << < 2 | 3 | 4 | 5 | 6 > >>