и даже на гулянья, щегольски одеваться и утверждать гласно, что художник должен принадлежать к обществу. . .
Дома у себя, в мастерской он завел опрятность и чистоту в высшей степени, определил двух великолепных лакеев, завел щегольских учеников, переодевался несколько раз в день в разные утренние костюмы, завивался, занялся улучшением разных манер, с которыми принимать посетителей, занялся украшением всеми возможными средствами своей наружности, чтобы произвести ею приятное впечатление на дам. . .
Нет, я не понимаю, -- говорил он, -- напряженья других сидеть и корпеть за трудом. Этот человек, который копается по нескольку месяцев над картиною, по мне, труженик, а не художник. Я не поверю, чтобы в нем был талант. Гений творит смело, быстро. Вот у меня, -- говорил он, обращаясь обыкновенно к посетителям, -- этот портрет я написал в два дня, эту головку в один день, это в несколько часов, это в час с небольшим.
. . . Кисть его хладела и тупела, и он нечувствительно заключился в однообразные, определенные, давно изношенные формы. Однообразные, холодные, вечно прибранные и, так сказать, застегнутые лица чиновников, военных и штатских не много представляли поля для кисти: она позабывала и великолепные драпировки, и сильные движения, и страсти. . . А некоторые, знавшие Чарткова прежде, не могли понять, как мог исчезнуть в нем талант, которого признаки оказались уже ярко в нем при самом начале, и напрасно старались разгадать, каким образом может угаснуть дарованье в человеке, тогда как он только что достигнул еще полного развития всех сил своих. Но этих толков не слышал упоенный художник.
. . . все отгоревшие чувства становятся доступнее к звуку золота. . .
Слава не может дать наслажденья тому, кто украл ее, а не заслужил.
. . . все чувства и
Страницы: << < 5 | 6 | 7 | 8 | 9 > >>