Первое, что я узнала о Пушкине, это— что его убили. Потом я узнала, что Пушкин— поэт, а Дантес— француз. Дантес возненавидел Пушкина, потому что сам не мог писать стихи, и вызвал его на дуэль, то есть заманил на снег и там убил его из пистолета в живот. Так я с трёх лет твёрдо узнала, что у поэта есть живот. С пушкинской дуэли во мне началась сестра. Больше скажу— в слове живот для меня что-то священное. Даже простое болит живот меня заливает волной содрогающегося сочувствия, исключающего всякий юмор. Нас этим выстрелом всех в живот ранили.
О Гончаровой не упоминалось вовсе, и я о ней узнала только взрослой. Да, по существу, третьего в этой дуэли не было. Было двое: любой и один. То есть вечные действующие лица пушкинской лирики: поэт— и чернь. Чернь, на этот раз в мундире кавалергарда, убила— поэта. А Гончарова, как и НиколайI,— всегда найдётся.
Пушкин был мой первый поэт, и моего первого поэта— убили. С тех пор я поделила весь мир на поэта— и всех, и выбрала— поэта: защищать— поэта— от всех, как бы эти все ни одевались и ни назывались.
Пушкин был негр. У Пушкина были бакенбарды. У Пушкина были волосы вверх и губы наружу, и чёрные, с синими белками, как у щенка, глаза.
Памятник Пушкина был не памятник Пушкина, а просто Памятник-Пушкина, в одно слово. То, что вечно, под дождём и под снегом, в зарю или в метель стоит с вечной шляпой в руке, называется «Памятник-Пушкина».
Памятник Пушкина был цель и предел прогулок: от памятника Пушкина— до памятника Пушкина. И я предпочитала к нему бежать и, добежав, обходить, а потом, подняв голову, смотреть на чернолицего и чернорукого великана, на меня не глядящего, ни на кого и ни на что в моей жизни не похожего.
С памятником Пушкина была и отдельная игра, моя игра, а именно: приставлять к его подно
Страницы: << < 9 | 10 | 11 | 12 | 13 > >>