олучить за нее шкалик.
И вдруг он почувствовал, что его пронзила словно электрическая струя какая-то. Мутными глазами начал он озираться кругом и совершенно явственно ощутил, что голова его освобождается от винных паров и что к нему постепенно возвращается то горькое осознание действительности, на избавление от которого были потрачены лучшие силы его существа. Сначала он почувствовал только страх, тот тупой страх, который повергает человека в беспокойство от одного предчувствия какой-то грозящей опасности; потом всполошилась память, заговорило воображение. Память без пощады извлекала из тьмы постыдного прошлого все подробности насилий, измен, сердечной вялости и неправд; воображение облекало эти подробности в живые формы. Затем само собой, проснулся суд. . .
Жалкому пропойцу все его прошлое кажется сплошным безобразным преступлением. Он не анализирует, не спрашивает, не соображает: он до того подавлен вставшею перед ним картиною его нравственного падения, что тот процесс самоосуждения, которому он добровольно подвергает себя, бьет его несравненно больнее и строже, нежели самый строгий людской суд. Он не хочет даже принять в расчет, что большая часть того прошлого, за которое он себя так клянет, принадлежит совсем не ему, бедному и жалкому пропойцу, а какой-то тайной, чудовищной силе, которая крутила и вертела им, как крутит и вертит в степи вихрь, ничтожною былинкой. Что такое его прошлое? Почему он прожил его так , а не иначе? Что он такое сам?- все это такие вопросы, на которые он может отвечать только удивлением и полнейшей бессознательностью. Иго строило его жизнь; под игом родился он, под игом же сойдет в могилу. Вот, пожалуй, теперь и явилось сознание - да на что оно ему нужно? Затем ли оно пришло, что безжалостно ставит вопросы и ответить на них молчани
Страницы: << < 1 | 2 | 3 | 4 > >>