Иван Александрович Гончаров. Основные этапы жизни и творчества

бщими человеческими скорбями» и разуверениями. Юный Обломов вместе со Штольцем мечтал увидеть картины Рафаэля, Тициана, Корреджо, росписи Микеланджело, статую Аполлона Бельведерского, зачитывался произведениями Руссо, Шиллера, Гёте, Байрона. (164) Каждое из этих имён и все они вместе весьма точно указывают на духовные возможности и идеалы героя «Обломова».
Ведь Рафаэль – это прежде всего «Сикстинская мадонна», в которой современники Гончарова видели воплощение и символ вечной женственности;
Шиллер был олицетворением идеализма и идеалистов;
автор «Фауста» впервые выразил в этой философско-поэтической драме человеческую жажду абсолюта и сознание его возможности, а Руссо идеализировал «естественную» жизнь среди природы и вдали от бездушной цивилизации.

В своём полусонном петербургском существовании герой не мог, по его словам, «равнодушно вспомнить Casta diva», т. е. ту самую женскую арию из «Нормы» В. Беллини (163), которую он затем услышит в проникновенном исполнении Ольги Ильинской. Показательно, что своим толкованием арии ещё до знакомства с Ольгой предугадал драму их любви. «Какая грусть, - говорит он,- заложена в эти звуки!. . И никто не знает ничего вокруг… Она одна… Тайна тяготит её…»
- А почему богатство растеряно? «166/1», - с горечью спрашивает себя Обломов. Взгляд, брошенный на себя, не снимает вопроса: «166/2». И тогда герой начинает всматриваться в мир вне себя. «166/3».
И горьким итогом звучат заключительные фразы этого монолога: «166/4, 5».

Если сопоставить признания Обломова в разговоре со Штольцем с его же монологами в начале романа, то создаётся впечатление, что их произносят 2 разных человека. «89» - последний абзац – доказывает барин, крепостник, самодовольный бездельник, подобный Манилову, Ноздрёву.