од мельничными жерновами побывал, перемяли они и выплюнули. . . Меня совесть убивает. . . "
Григорий с интересом наблюдал за изменениями, происходившими с товарищами по сотне: "Перемены вершились на каждом лице, каждый по-своему вынашивал в себе и растил семена, посеянные войной". Автор останавливает наше внимание на тех, кого считает "нравственно искалеченными" войной.
Глазами Григория читатель увидит "боль и недоумение", таящиеся в уголках губ Прохора Зыкова, заметит, как "обуглился и почернел, нелепо похахивал" однохуторянин Григория Емельян Грошев, услышит, как наполнилась "тяжкими непристойными ругательствами" речь Егорки Жаркова.
Наиболее зловещей фигурой будет, конечно, Алексей Урюпин, по прозвищу Чубатый, преподающий Григорию не столько "сложную технику удара", сколько легкую технику убийства: "Человека руби смело. Мягкий он, человек, как тесто. . . Ты казак, твое дело - рубить, не спрашивая. В бою убить врага - святое дело. . . Поганый он, человек. . . нечисть, смердит на земле, живет вроде гриба-поганки" (кн. 1, ч. 3, гл. 12).
Перемены и в самом Григории были разительны: его "гнула. . . война, высасывала с лица его румянец, красила его желчью". И внутренне он стал совершенно другим: "Огрубело сердце, зачерствело, будто солончак в засуху, и как солончак не впитывает воду, так и сердце Григория не впитывало жалости. . . знал, что больше не засмеяться ему, как прежде; знал, что трудно ему, целуя ребенка, открыто глянуть в ясные глаза; знал Григорий, какой ценой заплатил за полный бант крестов и производства" (часть 4, глава 4).
В эпическое повествование врывается голос автора: "Властно тянули к себе родимые курени, и не было такой силы,
Страницы: << < 2 | 3 | 4 | 5 | 6 > >>