олняла в этот период роль барабанщика, роль трубача, раньше других увидевшего с крепостной стены подход неприятеля и возвестившего об этом на весь наш лагерь.
Особенно упорно предупреждала об опасности песня. Их было много - и маршевых, и лирических, и балладного строя песен, говоривших о возможности вражеского нашествия. Пришла война, для всей земли - вторая мировая, для нас - Великая Отечественная, и грохот орудий заглушил эти песни. Не потому, что "когда говорят пушки, молчат музы" - утверждение соответствующее нашему времени, а по простой причине: сбывшиеся предупреждения и прорицания уже не нужны. Нельзя петь "если завтра война", коль она уже идет сегодня.
Вот несколько цитат из песен середины 30-х годов:
Если в край наш спокойный
Хлынут новые войны
Проливным пулеметным дождем. . .
(это "Конармейская" Алексея Суркова, 1936 год),
Только мы видим,
Видим мы седую тучу,
Вражья злоба из-за леса,
Эх, да вражья злоба, словно туча!
(знаменитое "Полюшко-поле" Виктора Гусева, 1934 год),
Мы и прежде умели неплохо
Посчитаться с врагами в бою,
И теперь до последнего вздоха
Будем драться за землю свою.
(песня казака Голоты, написанпая В. И. Лебедевым-Кумачом в 1936 году к фильму "Дума про казака Голоту").
Как видите, песня стояла на страже. А стихи? Тут уж можно было бы собрать многотомную поэтическую антологию на всех языках народов Советского Союза, тревожно говорящую о том же: война у порога.
Было в этих стихах и песнях много наивного. Не обошлось и без бахвальства, без "шапкозакидательства", причинившего нам немалый вред. Но лучшие стихи были строги и мужественны. Вернувшись с Халхин-Гола, Константин Симонов писал:
Да, в
Страницы: << < 15 | 16 | 17 | 18 | 19 > >>